Декабристы - это всего лишь пятая колонна своего времени

 И как раз о декабристах написал свой роман Дмитрий Мережковский - русский писатель, поэт, литературный критик, переводчик, историк, религиозный философ, общественный деятель. Муж поэтессы Зинаиды Гиппиус.
«Александр I» —  второй роман в трилогии «Царство Зверя», которая была начата драмой «Павел I» и завершённой романом «14 декабря».

Главной для романа, на широком историческом фоне исследовавшем предысторию восстания декабристов 1825 года, была тема «рокового

взаимного личного непонимания, на которое обречены русские общественные и политические деятели, стремящиеся организовать жизнь страны на гуманных, разумных и целесообразных основаниях». В этом произведении были критически рассмотрены — как заговор декабристов во многих его аспектах, русское самодержавие; последнее фактически было объявлено «демонической», «антихристовой» силой.

Работа над романом началась летом 1909 года в имении Семенцово Новгородской губернии и была завершена во Франции в 1910—1911 годах.

Газетно-журнальные рецензии на роман были противоречивыми; оценки их (как отмечает современный исследователь А.Михин) зависели от отношения критика к религиозной концепции писателя и к его художническим приемам.
Инфа из Wiki

А это - котик для настроения:

 

Обманутый муж в произведениях Достоевского

 Рассказ "Вечный муж" (1870) — один из шедевров психологического искусства писателя. Теме переживаний обманутого мужа был посвящен ранний рассказ Достоевского "Чужая жена и муж под кроватью" (1848; наст. изд. Т. 2). В то время Достоевский, следуя господствующей литературной традиции, изобразил фигуру обманутого мужа в полуводевильном, комическом освещении. Теперь же, возвращаясь к некоторым приемам своих ранних петербургских повестей (ср. фамилии героев со "значением" — Трусоцкий, Вельчанинов, Лобов), Достоевский дает новый, сложный психологический поворот развития темы.
В разработке темы ревности и характера обманутого мужа Достоевский мог отталкиваться от некоторых сюжетных положений и психологических ходов мольеровских комедий "Школа жен" (1665) и "Школа мужей" (1666), а также от "Провинциалки" (1851) Тургенева и "Госпожи Боварн" (1857) Г. Флобера. Достоевский проследил смешение трагического и комического, пошлости и высокого в сознании и поступках Трусоцкого, показал сложную диалектику тирана и жертвы, связанную с темой "подполья".
Тему обманутого мужа в традиционном для французской литературы XIX в. варианте Достоевский воспроизвел в названии одной из глав "Вечного мужа" ("Жена, муж и любовник"). Этой формулой пользовался, в частности, популярный в России в 1830—1860-х годах Поль де Кок, автор романа "Жена, муж и любовник" ("La femme, le mari et l’amant", 1830; рус. nep. 1833—1834). В "Зимних заметках о летних впечатлениях" (1863) Достоевский воспользовался названием этого романа Поль де Кока для иронической характеристики современной французской буржуазной семьи: "...заглавия романов, как например «Жена, муж и любовник», уже невозможны при теперешних обстоятельствах, потому что любовников нет и не может быть. И будь их в Париже так же много,

как песку морского (а их там, может, и больше), все-таки их там нет и не может быть, потому что так решено и подписано, потому что все блестит добродетелями". Идея новой художественно-психологической трактовки образа рогоносца могла быть подсказана Достоевскому именно романом Флобера, который он, по совету Тургенева, прочел в 1867 г. Здесь писатель мог найти мотив, которым воспользовался как исходным сюжетным пунктом для своей повести. Шарль Бовари после смерти жены узнает из сохраненных ею писем о ее изменах, спивается и гибнет. Трусоцкий после смерти Натальи Васильевны из ее переписки узнает, что был обманутым мужем и считал своим ребенком чужую дочь...

Из примечаний Г.М. Фридлендера

Куприн о Дюма-отце

... Этот очерк, - писал Куприн, - был написан мною в 1919 году по данным, которые я усердно разыскивал в С.-Петербургской публичной библиотеке. Света ему так и не довелось увидеть: при отходе, вместе с северо-западной армией, от Гатчины я ничего не успел взять из дома, кроме портрета Толстого с автографом. Поэтому и пишу сейчас наизусть, по смутной памяти, кусками. Труд этот был бескорыстен. Что я мог бы получить за четыре печатных листа в издательстве "Всемирной литературы"?.. Ну, скажем, четыре тысячи керенками. Но за такую сумму нельзя было достать даже фунта хлеба. Зато скажу с благодарностью, что писать эту статью - "Дюма, его жизнь и творчество" - было для меня в те дни... и теплой радостью, и душевной укрепой...

Читать текст очерка "Дюма-отец" полностью.

Над критико-биографическим очерком «А. Дюма, его жизнь и творчество» Куприн работал в Гатчине в течение октября — ноября 1918 года. Очерк писался по заказу М. Горького, возглавлявшего тогда издательство «Всемирная литература», и был предназначен в качестве предисловия к собранию сочинений французского писателя. Закончив очерк, Куприн во второй половине ноября передал его М. Горькому. «Когда он прочел мою рукопись,— вспоминает Куприн,— то ласково поглядел на меня и сказал:

— Ну, конечно... Я знал, кому нужно поручить эту работу» (см. выше, «Отрывки воспоминаний», с. 64).
Как явствует из переписки, М. Горький высказал автору частные критические замечания но рукописи очерка. Вернувшись в Гатчину, Куприн внес в рукопись некоторые исправления. 28 ноября 1918 года он написал М. Горькому: «Сердечно благодарю Вас за добрый отзыв о моем (позвольте сказать — о нашем?) Дюма. Слова Ваши потому были особенно мне милы, что Вы сами писали с такой чудесной теплотою о тех радостях, которыми Дюма подарил Вас в детстве. За указания Ваши я очень признателен. Я сделал все, что нужно, в рукописи» («Литературная газета», 1970, 9 сентября, № 37, с. 8). Вследствие разных причин издание романов и пьес А. Дюма-отца тогда не состоялось. Рукопись Куприна (объемом в четыре печатных листа) затерялась. Единственное, что сохранилось,— это фрагменты из рукописи, под которыми стоит авторская дата: 22 ноября 1918 года. Они впервые опубликованы к столетию А. Куприна (см.; П. Ширмаков, Новые страницы рукописей.—«Звезда», 1570, сентябрь, № 9, с. 186—188). См. «Из ранних редакций».

Из примечаний Ф. Кулешова

Лев русской литературы

 Величайшим произведением позднего Толстого является роман «Воскресение», создававшийся на протяжении десяти лет, наполненных поистине героической борьбой, которую писатель вел своим словом художника и публициста, стремясь, как он говорил, «поторопить наступление нового века».
«...Страдание о несчастиях, несправедливости людей, о бедности их, о заключенных в тюрьмах, о злобе людей, об угнетении — все это действует на его впечатлительную душу и сжигает его существование»,— так в дневниковой записи 1881 года С.А. Толстая охарактеризовала настроение и самочувствие писателя в пору выхода в свет «Исповеди».
Источником этих настроений служили картины русской жизни, какой она стала к началу 80-х годов. «Переполненная Сибирь, тюрьмы, войны, виселицы, нищета народа, кощунство, жадность и жестокость властей...» — перечисляет Толстой в письме к И.Н. Страхову (июнь 1881 г.)... ...Пройдет еще несколько лет, и Толстой сформулирует в дневнике «обвинительный акт» против самодержавия: «Думал: вот 7 пунктов обвинительного акта против правительства. 1) Церковь, обман суеверия... 2) Войско, разврат, жестокость, траты. 3) Наказание, развращение, жестокость, зараза. 4) Землевладение крупное, ненависть бедноты города. 5) Фабрики — убийство жизни. 6) Пьянство. 7) Проституция».

Нетрудно увидеть, что все эти «пункты» легли в основу художественных картин романа «Воскресение». Они же определяют содержание основных публицистических произведений Толстого 80-х и 90-х годов. Это говорит об органической связи «Воскресения» с публицистикой писателя — связи, определившей открытую, прямую публицистичность многих страниц романа.
Известно, что Толстому трудно давалась художественная форма его великих романов (15 начал «Войны и мира», 11 начал «Анны Карениной»!). И «Воскресение» в этом смысле не было исключением.
Еще в 70-е годы Толстого увлек замысел произведения о путешествующем по России человеке. Тогда он не был осуществлен. Толстой о нем вспомнил, выстраивая сюжет «Воскресения»: герою романа приходится много ездить и удается многое увидеть.

Весной 1892 года Толстой писал своему единомышленнику и другу Г.А. Русанову: «Какая будет развязка, не знаю, но что дело подходит к ней и что так продолжаться, в таких формах, жизнь не может,— я уверен». Тому же Русанову, тремя годами ранее, Толстой доверительно сообщил о своем намерении написать о современности большое эпическое произведение, «роман, широкий, свободный, вроде «Анны Карениной», в который без напряжения входило бы все, что кажется мне понятым мною с новой, необычной и полезной людям стороны».
Известный судебный деятель сенатор А.Ф. Кони нередко знакомил Толстого с различными историями, которыми была богата его судебная практика. Рассказал он писателю и о деле проститутки Розалии Они, осужденной за кражу денег у пьяного «гостя». После суда к Кони пришел молодой присяжный заседатель (как выяснилось впоследствии, виновник падения Розалин) и сказал, что хочет жениться на осужденной. Как ни уговаривал его Кони отказаться от этого намерения, молодой человек был непреклонен, и только скорая смерть Розалии в тюремной больнице от сыпного тифа положила конец этой житейской драме. «Назидательный» ее характер увлек Кони, и он поведал о ней Толстому.
Как уже было сказано выше, сюжет «Воскресения» вырос не из одного, а из многих «зерен». Нашла в нем свое место и «коневская повесть», послужив своеобразной «моделью» взаимоотношений главных героев романа (до их встречи на суде).

Из статьи К. Ломунова "ТОЛСТОЙ РАННИЙ И ПОЗДНИЙ. ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ"

Король смеха

 Король смеха — этот титул был получен вполне законно: таково было мнение об Аверченко читателей.

Первые годы жизни писателя, отрочество и юность, казалось, не оставляли никаких надежд на будущее. В смешной "Автобиографии", которой открывалась одна из первых книг писателя, "Веселые устрицы", Аверченко дал несколько фрагментов своей до писательской жизни.
Некоторые сведения об этих годах мы находим в автобиографии, отправленной им известному историку литературы Семену Афанасьевичу Венгерову в начале 1910 г.: "Имя мое — Аркадий Тимофеевич Аверченко. Родился в Севастополе 1881 года, 15 марта. Вероисповедания православного. Отец был купцом, мать из мещан. Историю моего рода за недостаточностью данных проследить трудно. Известно только, что дед мой (по матери) был атаманом шайки разбойников, держал под Полтавой постоялый двор и безо всякого зазрения совести грабил проезжих по большой дороге. Мать моя — добрая, кроткая женщина — вспоминает об этом с ужасом... Мой отец был очень хорошим человеком, но крайне плохим купцом. Сочетание этих двух свойств привело к тому, что он совершенно разорился к тому времени, когда мне исполнилось 10 лет... Поэтому учиться пришлось дома, с помощью старших сестер — довольно скудно... Будучи пятнадцатилетним застенчивым мальчишкой, попал на Брянский каменноугольный рудник (около Луганска) писцом и служил в ужасной, кошмарной обстановке безвыходной ямы три года. Потом переехал в Харьков на службу в той же акционерной компании".
Его личность, его внутренняя сила, самобытность выделяли его из писательской среды, вызывали уважение. Посредственности и графомании Аверченко не терпел, но стоило ему увидеть в начинающем писателе хоть крупицу таланта, он готов был всячески поощрять его и поддерживать. В "Сатириконе" и "Новом Сатириконе" начинали многие авторы, ставшие потом известными писателями.

В 1912 г. в Петербурге были изданы книги Аверченко "Круги по воде", "Рассказы для выздоравливающих". Многие его рассказы инсценировались, шли на сценах петербургских театров.

Февральскую революцию вся редакция "Нового Сатирикона" встретила с восторгом. Сатириконцы приветствовали падение прогнившего царского режима и ожидаемые демократические реформы. Однако вскоре после первых восторгов наступает разочарование, и на страницах "Нового Сатирикона'' высмеивается Временное правительство, бездарность его министров, беспринципность и беспомощность, неумение овладеть обстановкой. Крах Временного правительства представляется Аверченко и его сотрудникам вполне закономерным. Однако победа большевиков вовсе его не радует. Обостряющиеся классовые схватки, углубление разрухи, вызванной мировой войной, экономические тяготы, трудности быта в условиях начавшейся гражданской войны вызывают неприятие у писателя. "Новый Сатирикон" все еще выходит, но он доживает последние дни. Его позиция слишком разительно расходится с позицией большевистских изданий. Аверченко оценивает происходящее, пользуясь общечеловеческими, гуманистическими критериями, тогда как победившие классы требуют резкого определения классовых позиций. И, разумеется, он, боровшийся за справедливость и демократическую законность, выступает в своем журнале с резкой критикой тех эксцессов, свидетелем которых неоднократно был сам. Аверченко полагает, что происходящее не имеет ничего общего с марксизмом, и на обложке юбилейного номера журнала, посвященного столетию со дня рождения Маркса, рядом с портретом основоположника научного коммунизма идут надписи: "Карл Маркс. 1818. Родился в Германии. 1918. Похоронен в России".
Революция оказалась не такой, какой ее себе представлял писатель. Осознать и принять позицию новой власти он не мог. И не хотел. Рушился привычный, налаженный быт, под угрозой было дело жизни — "Новый Сатирикон". Новое правительство во второй половине 1918 г. вообще закрыло журнал, потому что антисоветская направленность его становилась все более очевидной.

В своей книге "Смешное в страшном" (1923) Аверченко подметил такие недостатки и извращения в политической, хозяйственной, культурной жизни Советской России, как раздувание административного аппарата ("Мурка"), бесконечные совещания и митинги ("Хомут, натягиваемый клещами"), регламентация в искусстве и литературе ("Контроль над производством")...
С июня 1922 г. он поселяется в Праге, где после революции собралась большая русская колония.

Из статьи Ст. Никоненко "ВРЕМЯ И ЛИЧНОСТЬ АРКАДИЯ АВЕРЧЕНКО"

"Без вести пропавший пиита" - автобиографический рассказ Некрасова

 В основу рассказа Некрасова «Без вести пропавший пиита», действительно, легли «петербургские мытарства» молодого Некрасова. Это подтверждается рядом высказываний автора, зафиксированных в автобиографической прозе. Содержание рассказа позволяет говорить об активной гражданской позиции раннего Некрасова, которая впервые в его литературной практике проявляется столь определенно (мысли о благородной роли литературы в обществе; сарказмы о литераторах, использующих свой талант для личного обогащения).

Важной особенностью комментируемого рассказа Некрасова является «отпечаток демократических и народолюбивых тенденций» (Евгеньев-Максимов, т. I, с. 265), проявившихся прежде всего в создании первого в творчестве писателя образа крепостного человека. Однако попытка Некрасова придать этому своему рассказу социальное звучание осталась не до конца реализованной. Объясняется это как недостаточной зрелостью писателя, так и установкой редактора «Пантеона» на чисто юмористический характер издания.

В рассказе ощутимо влияние гоголевской сатиры. Так, диалог между Наумом Авраамовичем и «милостивым государем» очень напоминает соответствующее место из «Ревизора». Некрасов использует также и гоголевский способ выписывания сатирического портрета, насыщенного комически гиперболизированными деталями (бородавки на руках Грибовникова, «расположенные почти в том же порядке, как горы на земной поверхности»).

Автор остался недоволен произведением. В автобиографическом романе «Жизнь и похождения Тихона Тростникова» он писал: «Я начал было драму, а кончил водевилем <...> глупым дядей, нелепостью» (ПСС, т. VI, с. 202; имеется в виду спасительное появление в критический момент рассказа богатого дядюшки героя). Примечательно также, что в «Тихоне Тростникове» о стихах героя говорится примерно в том же тоне, что и о стихах Грибовникова в «Без вести пропавшем пиите». Образ напоминающего «пииту» бездарного рифмоплета Тяпушкина (восходит к поэту-самоучке Ф. Н. Слепушкину (1783—1848), творчество которого оценивалось Белинским как псевдонародное) встречается в «Современниках» Некрасова (часть 1, зала 11).

Тип эпигона и графомана Грибовникова не прошел не замеченным читателями и критикой. Рецензируя «Книгу первую Овидиевых „Превращений". Вольный перевод в стихах С. Дымцова. М., 1841», П.Н. Кудрявцев писал, в частности: «И сколько у нас таких усердных стихокропателей! Уверяем вас, мы знаем одного, пииту из школы Хераскова и Сумарокова, который не задумался перевести стихами а 1а Тредиаковский целую „Энеиду" и потом написал свою собственную подражательную поэму, истратив на это примерно около пяти лет...» (03, 1841, т. XIV, отд. VI, с. 39). Кудрявцев имеет, очевидно, в виду сочинения Грибовникова — трагедию «Федотыч», написанную размером «Энеиды», и поэму «Иоанн и Стефанида», сочиненную в «Овидиевом роде». Некоторым влиянием некрасовского рассказа отмечена повесть Е.П. Гребенки «Пиита» (1846). Заслуживает внимания предположение С.А. Рейсера о том, что Н.А. Добролюбов читал «Без вести пропавшего пииту» во время своего пребывания в Нижегородской духовной семинарии. В июле—октябре 1849 г. Добролюбов вел тетрадь, имевшую название: «Стихотворения, стихоплетения, рифмоплетения, пиитические вдохновения, стишищи, стихи, стишки, стишочки, стишонки и стишоночки Николая Добролюбова. Тетрадь 1-ая. N3. В сей тетради заключаются первые опыты, изложенные в стихах ямбо-хорее-дактило-хорее-анапесто-ямбо-ямбо-анапесто-дактило-хорее-ямбо-хорее-ямбо-хореических. Прим, сочинителя». С.А. Рейсер так комментирует это заглавие: «Возможно, что заглавие — подражание „Дактило-амфибрахио-хореи-ямбо-спондеическим" стихотворениям поэта И.И. Грибовникова в рассказе Некрасова „Без вести пропавший пиита", который Добролюбов прочитал в „Пантеоне русского и всех европейских театров" (1840, № 9) в 1849 г.» (Летопись жизни и деятельности Н.А. Добролюбова. Сост. С.А. Рейсер. М., 1953, с. 27). Еще один литературный образ «пииты-графомана» (Василий Петрович Петров), витийствующего по любому поводу исключительно ради «чистого искусства», встречается в «Двух отрывках из драмы „Петров"» (03, 1843, № 4, «Смесь», с. 122—129), вошедших в «Собрание стихотворений Нового поэта» (СПб., 1855, с. 93—112). Авторами указанного сборника были И.И. Панаев и Некрасов. Образ Грибовникова и его «поэзия» соотносимы также с образом и творчеством Козьмы Пруткова.

Из комментариев Б.В. Мельгунова

Николай Клюев

 Имя Николая Клюева, человека сложной и противоречивой судьбы, погибшего из-за того, что он обладал неординарным поэтическим даром и очень любил свою землю, долгое время любителям поэзии оставалось известным лишь понаслышке. После выхода в свет сборника «Изба и поле» (1928 год) следующая книга была выпущена только через пятьдесят лет. Но и советские издатели не жаловали поэта, и лишь в начале девяностых, когда его тоненький сборничек появился в серии «XX век: поэт и время», читатели получили возможность увидеть цикл стихотворений «Разруха» и полный текст поэмы «Погорельщина», за которые, собственно, поэт и поплатился жизнью.
Родился Николай Алексеевич Клюев в 1884 году в Олонецкой губернии (ныне — Вологодская область). Мать поэта была сказительницей и талантливой плачеёй, и ее удивительный дар не мог не повлиять на творчество сына.
В 1904 году Клюев опубликовал первые стихи, а в 1906-м за участие в революционных волнениях 1905 года был арестован и отбывал наказание сначала в Вытегорской, а затем в Петрозаводской тюрьме.

В 1911-1912 годах появились первые книги «Сосен перезвон» и «Братские песни», которые позже вошли составной частью в сборник «Песнослов». опубликованный в 1919 году (этот сборник достаточно обширно представлен в настоящей книге).
Октябрьскую революцию поэт встретил с великим восторгом, посвятил ей несколько книг, но вскоре, так же как и Есенин, дружба-вражда с которым длилась с 1915 года до самой смерти Есенина, понял, что революция не осуществила его мечты о «мужицком рае». До конца своих дней он писал проникновенные строки о больной, измученной, задавленной «властью железа» деревне.
С 1923 года Клюев жил в Ленинграде, а в начале тридцатых переехал в Москву. В феврале 1934 года его арестовали и через две недели предъявили обвинение по печально знаменитой статье 58-10 — контрреволюционная пропаганда. После суда Особого Совещания поэта сослали на пять лет в Тюменскую область. Осенью того же года по ходатайству артистки Н.А. Обуховой, поэта С.А. Клычкова и, возможно, А.М. Горького его перевели в Томск, где он и прожил до 1937 года. В октябре Клюева снова арестовали и вскоре расстреляли. Где находится его могила, неизвестно.
И только когда открылся доступ к архивам КГБ, стало известно, что поэта арестовали за чтение на квартирах поэмы «Погорелыцина» и за его стихотворный цикл «Разруха». Текст последнего хранился в деле как приложение к протоколу допроса.
«Я сгорел на своей „Погорельщине", как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре пустозерском, — писал Николай Клюев из ссылки. — Кровь моя волей или неволей связует две эпохи».
Связав кровью эпохи, поэт передал свое наследство всем нам.
(Г. С. Выдревич. Предисловие к сборнику стихов Н.Клюева)

                  * * *

За лебединой белой долей,
И по-лебяжьему светла,
От васильковых меж и поля
Ты в город каменный пришла.

Гуляешь ночью до рассвета,
А днем усталая сидишь,
И перья смятого берета
Иглой неловкою чинишь.

Такая хрупко-испитая
Рассветным кажешься ты днем,
Непостижимая, святая,—
Небес отмечена перстом.

Наедине, при встрече краткой,
Давая совести отчет,
Тебя вплетаю я украдкой
В видений пестрый хоровод,

Панель... Толпа... И вот картина,
Необычайная чета:
В слезах лобзает Магдалина
Стопы пречистые Христа.

Как ты, раскаяньем объята,
Янтарь рассыпала волос,—
И взором любящего брата
Глядит на грешницу Христос. 

Источник

Михаил Булгаков - врач и писатель

 Михаил Афанасьевич Булгаков (1891 — 1940) — врач, русский писатель советского периода, драматург, театральный режиссёр и актёр. Автор романов, повестей и рассказов, пьес, киносценариев, множества фельетонов в 1920-е годы. 

«Необыкновенные приключения доктора» — один из первых опубликованных М. А. Булгаковым рассказов, повествующий в форме случайно попавших в руки издателю разрозненных записок некоего врача о его злоключениях во время Гражданской войны на Северном Кавказе.
После начала Первой мировой войны Булгаков несколько месяцев работал врачом в прифронтовой зоне. Будучи в составе российской армии, он работал военным врачом во время Брусиловского прорыва, пребывая в Каменце-Подольском, а затем — в Черновцах. Затем он был направлен на работу в село Никольское Смоленской губернии, после чего работал врачом в Вязьме. 

Весной 1918 года Булгаков возвратился в Киев, где начал частную практику как врач-венеролог.
Во время Гражданской войны в последние дни Гетманата (декабрь 1918 года) записался добровольцем (по иным сведениям был мобилизован) в офицерские дружины для защиты Киева от войск Директории. В феврале 1919 года Булгаков был мобилизован как военный врач в армию Украинской Народной Республики. Затем, по своим воспоминаниям, работал врачом Красного Креста. После взятия Киева Добровольческой армией в августе 1919 года ушёл в Вооружённые силы Юга России и был назначен военным врачом в 3-й Терский казачий полк, в рядах которого принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе против восставших горских племён.

В «Необыкновенных приключениях доктора» заметны многие черты будущих произведений Булгакова: «Записок юного врача», «Белой гвардии», «Собачьего сердца» и т. п. Герой рассказа — молодой доктор, призванный в качестве военврача в Белую армию. Это типично домашний человек, теряющийся в перипетиях войны, события которой были бы ему глубоко безразличны, если бы они не вторглись грубым образом в его жизнь.

Возлядовская о Господах Головлёвых господина Салтыкова

 Вопрос о школьной программе по литературе уже три десятилетия не перестаёт привлекать к себе внимание и он не решён по сей день. Даже в далёком 1991 году было понятно, что советский вариант программы плох, но как сделать программу хорошей — никто не знает до сих пор. Основная проблема в том, что детей подросткового возраста заставляют читать произведения, написанные совсем не для подростков. Это книги, созданные взрослыми людьми для взрослых людей. Дети 9-го, 10-го, 11-го классов не обладают ни достаточным жизненным опытом, ни соответствующим образованием, да и просто интересом, чтобы понять эти книги, заинтересоваться ими, не говоря уже о том, чтобы их полюбить. Напомню, взрослые книги, это не там где «все трахаются», а там, где обсуждаются и прорабатываются проблемы взрослых людей, тех кому 40 или 50. Ребёнку это незнакомо, а потому непонятно и неинтересно, не говоря уже о том, что 40-50-летний человек в глазах большинства подростков — старик. И вот такие взрослые книги силком запихивают в наших подростков. В результате у последних остаётся стойкое отвращение ко всей русской классической литературе, которое они не в состоянии преодолеть на протяжении дальнейшей жизни. Многие современные пенсионеры если и соберутся что-нибудь почитать на досуге, то возьмут томик Дюма или Вальтера Скотта, но ни в коем случае не русскую классику, ибо до сих пор уверены, что это — скучнейшая тягомотина. Хотя как раз им-то сейчас вполне по возрасту почитать и Толстого и Достоевского и Салтыкова-Щедрина.

Таковы плоды обучения литературе в советской школе: «Лучше со скуки сдохну, но Тургенева или Гоголя в руки не возьму!»

Что же делать? Исключить большие взрослые произведения из списка, который проходят 15-ти летние? И это не выход. Но в пересмотре программа всё-таки нуждается. И у Толстого и у Достоевского можно найти произведения более понятные юношеству, нежели четырёхтомник «Война и мир» или депрессивное «Преступление и наказание».

Сейчас я хочу поговорить о совсем не детском произведении совсем не детского писателя. Свой роман «Господа Головлёвы» господин Салтыков написал в возрасте 54 лет и адресовал он его своему поколению, а никак не подросткам.
Читать далее на сайте "Литература и Жизнь".

Иван Шмелев и его творчество

 И.С. Шмелев (1873-1956) прожил длинную, трудную жизнь. Уехав из советской России, гостя у Буниных в Грассе, Шмелев написал одно из вершинных произведений русской и мировой литературы XX века — эпопею «Солнце мертвых», в которой рассказал европейцам о голоде и репрессиях в Крыму, оставленном белыми и занятом большевиками. Он писал о пережитом им самим. Возможно, желание создать нечто подобное возникло, когда он был еще в Крыму; в ноябре 1921 года он сообщал В. Вересаеву: «О, как бы я мог написать теперь! Что “Голод” Гамсуна! Это мелко и жидко». Позже «Солнце мертвых» побудило Т. Манна выдвинуть Шмелева на Нобелевскую премию.

Шмелев был страстным человеком. Родину он любил неистово, ненавидел Советы, Сталина тоже неистово. Он считал, что страстность, стремительность, жажда дела, подвига—свойства русских, а суть православия — в полной свободе души.

Войну Шмелев пережил в Париже. Он бедствовал, голодал, чудом спасся во время бомбежки. Радовался победе над Германией и благодарил Бога за великую духовную силу русского народа, презираемого фашистами. 1945 год для него — рубеж, за которым либо возрождение человечества, либо конец. Последние годы жизни прошли в тревогах, но и с верой в чудесное спасение, в промысел. И так случилось, что книги Шмелева стали издавать в России, они укрепляют человека духовно, рассказывают о силе народа, его уме и таланте.

Н.М. Солнцева. Об И.С. Шмелеве

О романе Достоевского. Почему "Подросток"?

 Девятнадцатилетний возраст Аркадия в период описываемых им событий подчеркивается Достоевским уже в первых набросках к роману (XVI, 59, 71 и др.). Существенно при этом, что, соотнося понятие „подросток" с девятнадцатью годами Аркадия, Достоевский отмечает несоответствие между возрастом героя и традиционным толкованием возрастных границ определения „подросток".

Возможно, что мысль Достоевского об обретении знаний о добре и зле на грани 20-летнего возраста, а потому и сам выбор возраста Аркадия (19 лет — участник событий,. 20 лет — повествователь) в той или иной мере восходят к аналогичному ветхозаветному представлению.
Двадцать лет как исходный возраст зрелости в Библии отмечается неоднократно (см., например, Четвертую книгу Моисея, гл. 1, ст. 4, 19, 21, 23, 25, 27, 29 и т. д.; гл. 32, ст. 12 и т. д.). Критерий же человеческой зрелости в источниках Ветхого завета связывается с обретением знания „что добро, что зло". „Люди сии, вышедшие из Египта, от двадцати лет И выше, знающие добро и зло, не увидят земли, о которой я клялся..." (Числа, гл. 32, ст. 12). От людей „двадцати лет и выше" отделяются дети, „которые не знают, что добро, что зло", „все малолетние, ничего не смыслящие" (гл. 14, ст. 20—24). По-видимому, аналогичные ассоциации связывают с тем же возрастом и образ Алеши Карамазова, представляя которого читателю в главе „Старцы" (перед поступлением Алеши в монастырь), Достоевский пишет: „Алеша был (...) девятнадцатилетний подросток". В период событий, описываемых в „Братьях Карамазовых", вышедшему из монастыря Алеше —20 лет. При всем различии той идеологической функции, которую выполняют Аркадий и Алеша в художественной структуре обоих романов об „отцах и детях", об определенной генетической связи между этими образами говорит упоминаемая Достоевским в черновиках к „Подростку" „Легенда об Алексее человеке божием", производящая на Аркадия „поражающее” впечатление. Как известно, житие Алексея человека божия и народный стих на эту тему явились поэтической основой, на которой строился образ Алеши Карамазова.
Сочетание понятия „подросток” со своими девятнадцатью годами сам Аркадий объясняет так: „Хотя я не подросток, потому что мне тогда было уже 19 лет, но я назвал подростком потому, что меня многие тогда (прошлого года) этим именем звали” (XVI, 151). Необходимо сказать, что понятиям „подрастать”, „подрастающее поколение”, „подросток”, „состояние подрастания” — в статьях газетно-журнальной периодики начала 1870-х годов часто придавалось акцентное звучание. Еще в 1870 г. в журнале „Заря” (№ 6, 9) были опубликованы статьи „По случаю глухой поры” и „По случаю бессилия мысли и силы жизни”, посвященные подрастающему поколению. Это понятие неоднократно выделяется в статьях курсивом. Сам же автор выбирает псевдоним „Подрастающий”.

Г.Я. Галаган. Послесловие к роману „Подросток" Достоевского

Гоголь и его духовная проза

 Гений Гоголя до сих пор остается неизвестным в полной мере не только широкому читателю, но и литературоведению, которое в нынешнем его виде просто неспособно осмыслить судьбу писателя и его зрелую прозу.

«Выбранные места из переписки с друзьями» — центральная вещь позднего Гоголя, в которой, как в фокусе, собраны и сконцентрированы все проблемы его писательской и личной биографии. Книга вышла в самом начале 1847 года.

На «Выбранные места...» откликнулся и святитель Игнатий (Брянчанинов), в ту пору архимандрит, настоятель Троице-Сергиевой пустыни близ Петербурга, а впоследствии епископ Кавказский и Черноморский, один из авторитетнейших духовных писателей XIX века, канонизированный Русской Православной Церковью на Поместном Соборе 1988 года. Он отозвался о книге Гоголя довольно критически: «...она издает из себя и свет и тьму. Религиозные его понятия неопределенны, движутся по направлению сердечного вдохновения неясного, безотчетливого, душевного, а не духовного».

Отзыв архимандрита Игнатия Гоголю переслал П.А. Плетнев. В ответном письме к Плетневу из Неаполя в мае 1847 года Гоголь признал справедливость упреков, но утверждал, что для произнесения полного суда над книгой «нужно быть глубокому душеведцу, нужно почувствовать и услышать страданье той половины современного человечества, с которою даже не имеет и случая сойтись монах; нужно знать не свою жизнь, но жизнь многих. Поэтому никак для меня не удивительно, что им видится в моей книге смешение света со тьмой. Свет для них та сторона, которая им знакома; тьма та сторона, которая им незнакома...»

Последнее замечание Гоголя о святителе Игнатии едва ли справедливо. Еще до монашества тому было хорошо известно светское общество, представители которого и впоследствии обращались к нему за духовным руководством. С ранней юности стремившийся к подлинной духовно-нравственной жизни и явивший в себе высокий образец такой жизни, святитель Игнатий в этом смысле был, разумеется, неизмеримо опытнее Гоголя. Весьма показательно, например, его отношение к популярной в России книге «О подражании Иисусу Христу» Фомы Кемпийского. Эта книга, которую многие современники Гоголя, и в частности Пушкин, ставили рядом с Евангелием и которой увлекался сам Гоголь — он рекомендовал ее для чтения своим друзьям,— оказала определенное влияние на «Выбранные места...». Насколько Гоголь высоко оценивал книгу Фомы Кемпийского, настолько святитель Игнатий резко ее порицал: «Книга эта написана из «мнения»,— считал он,— и «ведет читателей своих прямо к общению с Богом без предочищения покаянием: почему и возбуждает особенное сочувствие к себе в людях страстных, незнакомых с путем покаяния, непредохраненных от самообольщения и прелести, не наставленных правильному жительству учением святых отцов Православной Церкви».
С отзывом преосвященного Игнатия о «Выбранных местах...», как видно, были согласны и оптинские старцы, к которым святитель был близок (духовный сын старца Леонида, он в молодости проходил послушание в Оптиной, а на склоне лет намеревался поселиться в тамошнем скиту). В библиотеке Оптиной Пустыни хранилась книга Гоголя с вложенным в нее отзывом архимандрита Игнатия, переписанным рукою старца Макария.

Владимир ВОРОПАЕВ. «МОНАСТЫРЬ ВАШ - РОССИЯ»
 

Некрасов писал прозу, потому, что она была популярнее стихов

В статье «Русские второстепенные поэты» (1849) Некрасов писал: «...проза, более доступная по форме, представляет более простора <...> уму, взгляду на вещи и наблюдательности <...> писателя» (ПСС, 1 т. IX, с. 191). 

«Макар Осипович Случайный» вместе с другой ранней повестью Некрасова «Двадцать пять рублей» — вклад молодого прозаика в разработку популярного в 1840-е гг. жанра «чиновничьей» повести (исследователь прозы этого периода зарегистрировал и описал около 150 рассказов и повестей о чиновнике — см.: Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского. М., 1923). Среди множества произведений такого рода, кроме сочинений Гоголя, некрасовской повести наиболее близки «Бедовик» В.И. Даля (1839), «Лука Прохорович» (1838) Е.П. Гребенки, «История двух калош» (1840) В.А. Соллогуба, водевили Ф.А. Кони «Деловой человек, или Дело в шляпе» (1840) и «Петербургские квартиры» (1840) (подробнее см.: Крошкин, с. 27—28).
Беспощадная сатира на чиновничество с его «беспорочной службой» выгодно отличает произведение молодого Некрасова от основной массы повестей о чиновничестве и свидетельствует о плодотворном развитии писателем лучших традиций Гоголя-сатирика. «Как у Гоголя,— пишет А.Ф. Крошкин,— "анекдотическая" о снова сюжета некрасовской повести, где большую роль играет случайное, неожиданное, должна была подчеркнуть типизм комических характеров и обстоятельств, способствовать более резкому, динамическому показу бессмысленности чиновно-бюрократической системы, где успех продвижения по службе зависит от того, насколько ловко сумеет каждый "подбиться" к начальству» (Крошкин, с. 32). «Макар Осипович Случайный» вместе с «Провинциальным подьячим в Петербурге» — поэтическим произведением Некрасова, создававшимся и печатавшимся в это же время, знаменовали переход молодого писателя к реалистическому сатирическому направлению, представленному творчеством Гоголя и писателей гоголевской школы.
К «Макару Осиповичу Случайному» генетически восходит некрасовская «Повесть о бедном Климе» (не ранее второй половины 1841 г.), где тема бедного чиновника смыкается с более широкой темой городской нищеты. Преодолев литературную традицию анекдота о чиновнике без места, в новом произведении Некрасов создал трагический образ юноши-разночинца, не умеющего и не желающего подчиниться законам чиновничьего мира. Обличение аморальности и паразитизма бюрократических верхов, с которым Некрасов впервые выступил в комментируемой повести, позднее получило развитие в таких произведениях его поэтической сатиры, как «Нравственный человек», «Прекрасная партия», «Современники».
Повесть была доброжелательно встречена Белинским: «Рассказ этот не лишен занимательности; жаль только, что автор любит пускаться в отступления, рассуждения и мечтания, которые все очень скучны, и вдается в растянутость» (Белинский, т. IV, с. 290).
Ф.В. Булгарин, оценивая содержание и направление «Пантеона» в первый год его существования, выражал разочарование журналом, который стал помещать «плохие водевили» и «еще более плохие повести». В качестве примера последних приводилась повесть «Макар Осипович Случайный» «какого-то г-на Перепельского» (СП, 1840, 24 дек., № 291).
Б.В. Мельгунов