А.М. Возлядовская. Неделя о Мытаре и Фарисее

Неделя о Мытаре и Фарисее - так называется первая приготовительная к Четыредесятнице неделя по Евангельской притче о Мытаре и Фарисее (Лук, 18; 10 - 14), которая читается на литургии в это воскресение.

Об этой притче сказано многое и сонм святых отцов посвятил этой теме свои проповеди. Звучат проповеди в церквях, и сейчас в устах современных священников, но вот что удивляет меня: традиционно фарисей изображается, как человек богатый, а мытарь, напротив - бедный. Порой на фресках, иконах и иллюстрациях его рисуют в убогом, едва ли не в заплатанном рубище, а иногда и босым.

Но эта картина совершенно не соответствует истине. Мытарь в Древней Иудее - это человек, который занимался сбором податей и налогов. Часто был не просто богат, а богат чрезвычайно. Мытарей, естественно, не любили, осуждали, завидовали, называли предателями и гнушались общения с ними. Это было не удивительно, ведь мытари находились на службе у римского императора, поработившего в тот момент Иудею. А деньги мытари взимали со своих соотечественников в пользу захватчиков-римлян. Порой мытари злоупотребляли своим положением и обвинялись в лихоимстве, во всяком случае, об этом им прямо указывает Иоанн Креститель, когда те приходят креститься к нему на Иордан и спрашивают как им спастись: ничего не требуйте более определенного вам - говорит Предтеча (Лк, 3;13), и по его словам понятно, что мытари этим явно грешили.

Другой пример мытаря - евангельский Закхей. Он настолько зажиточен, что может щедро и без особого убытка раздавать своё богатство: половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо (Лк, 19;8) - говорит Закхей Христу, когда тот обратился к нему. И после такого раздаяния у Закхея вполне хватает средств устроить огромный пир для Господа и для всех желающих.

Следовательно, мытарь - богат и богат весьма значительно.

Итак, по словам притчи, в церковь пришли два богатых человека: состоятельный фарисей и ещё более богатый - сборщик податей, чиновник римской империи, должностное лицо - мытарь.

Фарисей мытаря презирает. Современному человеку это чувство вполне должно быть понятно. К сожалению, нам свойственно ненавидеть тех, кто богаче нас, завидовать, обзывать их "ворами", презирать.

Посмотрите вокруг себя: скольких людей и в мыслях и в словах, а порой даже и письменно, мы обзываем, обвиняем, ненавидим, презираем потому, что они богаче, чем мы. "Уж я-то точно не таков как он!" - сколько раз каждый из нас подумал так, глядя на какого-нибудь бизнесмена, политика или даже просто соседа, у которого машина лучше, чем у меня.

"Уж я-то совсем не такой как он, которого только что показывали по телевизору! Пощусь два раза в неделю..." и т.д.

И звучат у нас в душе слова фарисея по нескольку раз на дню.

А надо что сказать?

Боже, милостив буди мне грешному!..

Источник.

Рожество Христово. Колядки

 

Отава Ё и "Василиса" - "Как в Иерусалиме рано зазвонили"

 

День памяти св. Спиридона Тримифунтского

 Св. Спиридон, память коего совершается ныне, родился на острове Кипре от родителей простого звания; был женат, имел детей и отличался необыкновенным смирением и христианскою мудрою простотою сердца, и приобрел такое уважение к себе, что по смерти жены своей за святость жизни был единодушно избран и поставлен во епископа города Тримифунта. Св. Спиридон, трудясь в поле вместе с простыми работниками и продолжая заниматься овцеводством, относился в тоже время с деятельным вниманием ко всем нуждам своей паствы, духовным и материальным, которым он благотворил, чем только мог. С величайшею любовию служил он всем словом и делом и был так угоден Богу, что получил дар спасительной для многих прозорливости и чудотворений. В воспоминании сохранились безчисленные примеры совершенной точности его предсказаний, вследствие чего он даже воздерживался произносить угрозы, чтобы его не считали причиною прозорливо предвидимых им бедствий... Так напр. предсказал святитель Спиридон посрамление замысла одного безчеловечного корыстолюбца, желавшего обогатиться на счет бедствующих, и это исполнилось. Когда, во время голода на острове, один из хлебных торговцев, закупив большой запас хлебного зерна, не хотел уступить его даже ни одному бедняку по уменьшенной цене, то на жалобу одного из этих несчастных, которым угрожала голодная смерть, святитель сказал: «не плачь... завтра же дом твой наполнится житом, и богач, который отказал тебе сегодня в хлебе, завтра сам будет упрашивать тебя взять у него хлеб без платы»... И действительно, в ту же ночь пролился такой сильный дождь, что все житницы хлебного торговца были размыты и хлебные зерна разнесены по всему городу, так что всякий мог собирать себе, сколько хотел, а растерявшийся богач, бросаясь во все стороны, сам упрашивал всех, и в том числе вчерашняго бедняка, взять сколько хотят хлеба, чтобы только помочь ему спасти остальное зерно...

Прославленный многими чудесами, святитель Спиридон, предузнав заранее время своего отшествия из мира, мирно скончался в глубокой старости, в 348 г. и был погребен в церкви святых апостолов, в г. Тримифунте.

Источник. 

Храм во имя cвятителя Спиридона Тримифунтского
Лейб-Гвардии Волынского полка
города Ораниенбаума (Ломоносова), Санкт-Петербург

Сентиментальность — маргарин любви

А.Ф. Кони. Из казанских воспоминаний

Если бы знаменитый криминолог Ломброзо увидал некоего Нечаева, которого мне пришлось обвинять в Казани весной 1871 года, то он, конечно, нашел бы, что это яркий представитель изобретенного итальянским ученым преступного типа и прирожденный преступник-маттоид. Маленького роста, растрепанный, с низким лбом и злыми глазами, курносый, он всей своей повадкой и наружностью подходил к излюбленному болонским профессором искусственному типу. Он представлял вместе с тем и своего рода психологическую загадку по той смеси жестокости, нахальства и чувствительности, которые отражались в его действиях.

 В 1871 году Благовещение приходилось в пятницу на Страстной неделе. "Свято соблюдая обычай русской старины", старик портной Чернов решил, вместо птицы, выпустить на свободу человека. Он отправился в тюремный замок и там узнал, что есть арестант — отставной военный писарь Нечаев, обвиняемый в краже и сидящий лишь за неимением поручителя на сумму 50 рублей. Чернов обратился к начальству тюрьмы, прося отдать ему на поруки Нечаева, и, по соблюдении формальностей, получил его на свои руки и немедленно привел к себе в мастерскую, подарив ему при этом две ситцевых рубашки и рубль серебром. С ними Нечаев немедленно исчез и вернулся лишь перед самой Пасхальной заутреней, и конечно без рубашек и без рубля. Утром в день Светлого Воскресения он стал требовать еще денег, но Чернов отказал. В четыре часа дня последний оказался убитым, с кровоподтеками на виске и на лбу, причем шея его была почти совершенно перерублена топором, валявшимся тут же, а голова висела лишь на широком лоскуте кожи. Карманы платья Чернова были выворочены, и со стены исчезло его новое, только что сшитое пальто. Исчез и Нечаев. Он был обнаружен ночью в доме терпимости, причем на спине его, на рубашке, найдено было большое кровавое пятно; такое же пятно было и на подкладке пальто со стороны спинки. Нечаев ни в чем не сознавался и даже отрицал свое знакомство с Черновым и пребывание в его доме. Он держал себя чрезвычайно нагло. Когда его вели в сопровождении массы любопытствующего народа на квартиру Чернова для присутствия при осмотре места преступления, он обратился к проезжавшему мимо губернатору со словами: "Ваше превосходительство, а что бы вам меня за деньги показывать? Ведь большая бы выручка была!"

Пред осмотром и вскрытием трупа убитого в анатомическом театре университета Нечаев прислал мне заявление о непременном желании своем присутствовать при этой процедуре. Во время последней он, совершенно неожиданно, держал себя весьма прилично и внимательно вглядывался и вслушивался во все, что делал и говорил профессор судебной медицины И.М. Гвоздев. Когда последний кончил, Нечаев спросил меня: "Как объясняет он кровоподтек на лбу?" Я попросил Гвоздева повторить обвиняемому это место его visum repertum  [установленной картины преступления (лат.)] и заключения. "Этот кровоподтек должен быть признан посмертным, — сказал Гвоздев, — он, вероятно, получен уже умершим Черновым во время падения с нар, возле которых найден покойный, от удара обо что-нибудь тупое". Нечаев злобно усмехнулся и вдруг, обращаясь ко мне и к следователю, громко сказал: "Гм! После смерти?! Все врет дурак! Это я его обухом топора живого, а не мертвого; он еще после этого закричал". И затем Нечаев тут же, не без развязности, рассказал, как, затаив злобу на Чернова за отказ в деньгах, поджидал его возвращения с визитов и как Чернов вернулся под хмельком, но грустный, и жаловался ему, что у него сосет под сердцем, "точно смертный час приходит". "Тут я, — продолжал свой рассказ Нечаев, — увидел, что действительно его час пришел. Ударом кулака в висок сбросил я его с нар, на краю которых он сидел, схватил топор и ударил его обухом по лбу. Он вскрикнул: "Что ты, разбойник, делаешь?!" — а потом забормотал и, наконец, замолчал. Я стал шарить у него в карманах, но, увидя, что он еще жив, ударил его изо всей силы топором по шее. Кровь брызнула, как кислые щи, и попала на пальто, которое Чернов повесил на стену, повернув подкладкой кверху, потому что оно было новое. Я крови не заметил, когда надевая пальто; оттого у меня она и на спине оказалась. А вы, может, и поверили, что это из носу?" — насмешливо заключил он, обращаясь к следователю и напоминая свое первое объяснение этого пятна.

В тюрьме он себя держал спокойно и просил "почитать книжек". Но когда я однажды взошел к нему в камеру, он заявил мне какую-то совершенно нелепую жалобу на смотрителя и, не получив по ней удовлетворения, сказал мне: "Значит, теперь мне надо на вас жаловаться?" — "Да, на меня". — "А кому?" — "Прокурору судебной палаты, а еще лучше министру юстиции: он здесь будет через неделю". — "Гм, мое дело, значит, при нем пойдет?" — "Да, при нем". — "Эх-ма! В кармане-то у меня дыра, а то бы князя Урусова надо выписать. Дело мое ведь очень интересное. А кто меня будет обвинять?" — "Я". — "Вы сами?" — "Да, сам". — "То-то, я думаю, постараетесь! при министре-то?" — вызывающим тоном сказал он. "За вкус не ручаюсь, а горячо будет", — ответил я известной поговоркой. "А вы бы меня, господин прокурор, пожалели: не весело ведь на каторгу идти". — "Об этом надо было думать прежде, чем убивать для грабежа". — "А зачем он мне денег не дал? Ведь и я хочу погулять на праздниках. Я так скажу: меня не только пожалеть надо, а даже быть мне благодарным. Не будь нашего брата, вам бы и делать было нечего, жалованье не за что получать". — "Да, по человечеству мне и впрямь жаль", — сказал я. "А коли жаль, так у меня к вам и просьба: тут как меня выводили гулять или за нуждой, что ли, забралась ко мне в камеру кошка, да и окотилась; так я просил двух котяток мне отдать: с ними занятнее, чем с книжкой. Однако не дали. Прикажите дать, явите божескую милость!" Я сказал смотрителю, что прошу исполнить просьбу Нечаева.

В заседании суда, в начале июня, действительно присутствовал граф Пален, приехавший в Казань на ревизию. Нечаев держал себя очень развязно, говорил колкости свидетелям и заявил, что убийство совершилось "фоментально" (т.е. моментально). Присяжные не дали ему снисхождения, и он был приговорен к 10 годам каторги. В тот же день казанское дворянство и городское общество давали обед графу Палену в зале дворянского собрания. В середине обеда мне сказали, что приехал смотритель тюремного замка по экстренному делу. Я вышел к нему, и он объяснил, что Нечаев, привезенный из суда, начал буйствовать, вырвал у конвойного ружье и согнул штык (он обладал громадной физической силой), а затем выломал у себя в камере из печки кирпич и грозил размозжить голову всякому, кто к нему войдет. Его удалось обезоружить, но смотритель находил необходимым заковать его в ручные и ножные кандалы, не желая, однако, это сделать без моего ведома, так как на мне лежали и обязанности старого губернского прокурора. Я отнесся отрицательно к этой крайней мере и посоветовал ему подействовать на Нечаева каким-нибудь иным образом. "Что — котята еще у него?" — "У него — он возится с ними целый день и из последних грошей поит их молоком". — "Так возьмите у него в наказание котят". Смотритель, старый служака прежних времен, посмотрел на меня с недоумением, потом презрительно пожал плечами и иронически сказал: "Слушаю-с!"

Прошло три дня. Смотритель явился ко мне вновь. "Господин прокурор, позвольте отдать котят Нечаеву". — "А что?" — "Да никак невозможно". — "Что же? буйствует?" — "Какое, помилуйте! Ничего не ест, лежит у дверей своей камеры на полу, стонет и плачет горючими слезами. "Отдайте котят, — говорит, — ради Христа, отдайте! Делайте со мной, что хотите: ни в чем перечить не буду, только котяточек моих мне!" Даже жалко его стало. Так можно отдать? Он уж будет себя вести примерно. Так и говорит: "Отдайте: Бога за вас молить буду!"

И котята были отданы убийце Чернова.

Источник. 

О Зинаиде Гиппиус

 Любовь и ненависть — два главных чувства в поэзии и прозе Зинаиды Гиппиус. Знавший ее более полувека и оставивший о ней проникновенные воспоминания, Сергей Маковский считал, что «среди русских поэтов XX века по силе и глубине переживания вряд ли найдется ей равный. Напряженная страстность некоторых ее стихотворений поражает. Откуда этот огонь, эта нечеловеческая любовь и ненависть?»
Ответ на этот главный вопрос жизни и творчества Гиппиус, о которой другой человек, тоже хорошо ее знавший многие десятилетия, сказал: «Неистовая душа», следует искать в истоках ее личной и писательской судьбы. Когда все еще только начиналось, она написала в своем стихотворении:

О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает...
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.

Литература русской эмиграции, крупнейшими представителями которой были Д.С. Мережковский и его жена З. Н. Гипиус, начиналась в России. Определяющим было не местонахождение писателя — в России или за ее пределами, а восприятие того, что творилось в стране. Через три дня после большевистского переворота 25 октября 1917 года Гиппиус написала первые эмигрантские стихи, хотя жила еще в Петрограде:

Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил — засек кнутом?

Два года — 1918 и 1919 — провели Мережковские в большевистском Петрограде, когда почти все уже бежали или были расстреляны. Это было страшное время. После убийства председателя петроградского ЧК Моисея Урицкого в августе 1918 года правитель красного Петрограда Г. Зиновьев предложил, чтобы рабочие расправлялись с интеллигенцией прямо на улицах, раскрыв тем самым подлинное отношение советской власти к культуре и ее носителям.
Статьи Гиппиус об этом времени, написанные уже после того, как она вместе с мужем, Д. В. Философовым и В. А. Злобиным бежала в конце декабря 1919 года за границу, — одно из немногих свидетельств, голос убитых и замученных, кто не смог ничего рассказать. Она стала живой памятью тех, кто бессловесно ушел в вечное безмолвие.
Она видела то, о продолжении чего в годы сталинского террора Анна Ахматова сказала в «Реквиеме»:

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград...
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
 
Как будто Ахматова писала о Петрограде времен Гиппиус, задавленном под сапогами чекистов, расправлявшихся со всеми петербуржцами, со всеми сословиями — дворянами, военными, духовенством, купцами, интеллигенцией, студентами, — всеми, кому была неприемлема большевистская власть с ее практикой расстрела заложников, как в оккупированном городе.

Из статьи А. Николюкина. ЛЮБОВЬ И НЕНАВИСТЬ 

 

О Батюшкове

 Константин Николаевич Батюшков родился 29 мая (нового стиля) 1787 года в Вологде. Его детство было окрашено трагическими обстоятельствами, наложившими отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Вскоре после рождения Константина, первого сына и пятого ребенка в семье, его мать психически заболела и умерла, когда будущему поэту было восемь лет. Воспитание детей легло на плечи отца, человека просвещенного, но тяжелого и неуравновешенного, с юности уязвленного незаслуженной опалой, постигшей его из-за родственника, замышлявшего заговор против Екатерины II.

Свое образование, довольно широкое, но вполне поверхностное, как и подобало дворянину тех лет, Батюшков получил в закрытых пансионах Жакино и Триполи в Петербурге. Бессистемность собственных познаний, которую ему, несмотря на исключительно интенсивное чтение, так и не удалось до конца преодолеть, тяготила поэта, и в одном из позднейших писем он жаловался, разумеется, несколько драматизируя ситуацию, на «закоренелое невежество». Впрочем, самые важные уроки проходили не в пансионах, а в доме его двоюродного дяди М. Н. Муравьева, возглавлявшего в ту пору департамент министерства просвещения, куда и определился служить начинающий поэт по окончании учебы.
Близость к семье Муравьевых составила одну из немногочисленных светлых страниц в жизни Батюшкова. Сам Михаил Никитич, незаурядный писатель и мыслитель, один из создателей русского сентиментализма, полюбил талантливого племянника и, умирая, поручил заботу о нем своей жене Екатерине Федоровне, поистине заменившей Батюшкову родную мать. Их детей, будущих декабристов Никиту и Александра, Константин Николаевич неизменно называл и считал братьями.
Естественно, служба у такого начальника не могла быть обременительной. «Какое мне дадут место для меня способное, после того, которое я, баловень, занимал у незабвенного для меня Михаила Никитича»,— написал впоследствии Батюшков Н. И. Гнедичу в ответ на предложение проситься в службу. Однако даже такая канцелярская работа была ему в тягость. В начале 1807 года он записывается в ополчение и, послав своему отцу трогательные и запоздалые извинения в неблагоразумном поступке, отправляется с действующей армией в поход в Пруссию.
Во время битвы под Гейльсбергом, одном из первых своих сражений с французами, Батюшков был тяжело ранен. «Его вынесли полумертвого из груды убитых и раненых товарищей» и увезли в Ригу, где, выздоравливая в доме местного купца Мюгеля, он влюбился в дочь своего хозяина и намеревался на ней жениться, но второй брак его отца лишил поэта надежды получить средства, необходимые для устройства собственной семейной жизни. Эти события, серьезно ухудшившие материальное положение Батюшкова и вынудившие его с сестрами перебраться в полуразоренное имение их покойной матери, совпали с горестной вестью о кончине М. Н. Муравьева, и в следующем году, кое-как залечив физические и душевные раны, поэт вновь уходит в составе гвардейского егерского полка в поход в Швецию и Финляндию.
Стихотворения Батюшкова начали появляться в печати с 1805 года, но слава приходит к нему в 1809—1811 годах, когда, выйдя в отставку и живя попеременно то в Москве, то в деревне, он создает и публикует, главным образом в журнале «Вестник Европы», лучшие образцы своей легкой поэзии: «Источник», «Ложный страх», «Привидение» и др. Широкую и отчасти скандальную известность в литературных кругах приносит ему «Видение на берегах Леты»— расходившаяся в списках сатира, направленная прежде всего против писателей архаистической ориентации, группировавшихся вокруг А. С. Шишкова. В эти же годы происходит сближение Батюшкова с кругом московских литераторов- карамзинистов: В. А. Жуковским, П. А. Вяземским, В. Л. Пушкиным, которые до конца жизни остались близкими друзьями поэта. К Жуковскому и Вяземскому обращено знаменитое послание Батюшкова «Мои пенаты», законченное в начале 1812 года.
Отечественную войну Батюшков встречает одним из ведущих русских поэтов и сотрудником императорской Публичной библиотеки в Петербурге, куда он поступил несколькими месяцами ранее по протекции директора библиотеки А. Н. Оленина, просвещенного вельможи и мецената, собравшего вокруг себя кружок писателей и художников, увлекавшихся античным искусством. С первых дней войны Батюшков рвался в армию, но болезнь, а потом необходимость проводить Е. Ф. Муравьеву с детьми из Москвы в Нижний Новгород задержали его и только в 1813 году он присоединяется к войскам и совершает с ними в качестве адъютанта сначала генерала Бахметева, а потом генерала Раевского весь путь до Парижа.
Военные бури глубоко поразили Батюшкова. «Я видел то, чего ни в Пруссии, ни в Швеции видеть не мог: переселение целых губерний! Видел нищету, отчаяние, пожары, голод, все ужасы войны и с трепетом взирал на землю, на небо и на себя,— писал он Гнедичу из Нижнего Новгорода (...) - Ужасные поступки вандалов, или французов, в Москве и ее окрестностях вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с человечеством» (т. III, с. 209). На эти общественные потрясения, вызвавшие глубокий перелом в мироощущении Батюшкова, вскоре наложилась личная драма.
По-видимому, еще до войны Батюшков полюбил воспитанницу Олениных Анну Федоровну Фурман. Вернувшись в 1814 году через Лондон и Стокгольм в Петербург, он рассчитывал добиться перевода в гвардию, дававшего право на повышение на два чина, выйти в отставку, вернуться на службу в библиотеку и жениться. Через Е. Ф. Муравьеву он заручился согласием на этот брак Олениных, искренне желавших видеть свою любимицу замужем за близким человеком. Дала свое согласие и Анна Федоровна, но очень скоро Батюшков убедился, что это решение было продиктовано не взаимным чувством, но волей опекунов. «Не иметь отвращения и любить — большая разница. Кто любит, тот горд»,— объяснял он годом позже Е. Ф. Муравьевой причины разрыва. В начале 1815 года Батюшков заболел тяжелым нервным расстройством, продолжавшимся несколько месяцев.
Не удался и перевод в гвардию. Тщетно прождав его около полутора лет, сначала в деревне, а потом в маленьком городке Каменец-Подольском при штабе Бахметева Батюшков вышел в отставку, так ничего и не добившись. Последним несчастием этих лет стала смерть в 1817 году отца поэта, вконец разорившегося в последние годы жизни и оставившего на попечение своего наследника заложенное за долги имение и двух маленьких детей от второго брака.
Впрочем, как это нередко бывает, годы жизненных неудач стали для Батюшкова временем творческого подъема. Он пишет лучшие свои элегии: «Таврида», «Пробуждение», «К другу», по существу, наново создает на русской почве жанр исторической элегии — «Гезиод и Омир — соперники», «Переход через Рейн», «Умирающий Тасс». Тогда же написана и большая часть батюшковской прозы. Итог двенадцатилетней работы Батюшкова в литературе подвели вышедшие в октябре 1817 года двухтомные «Опыты в стихах и прозе», встреченные в критике восторженными похвалами, испугавшими мнительного поэта своей чрезмерностью.

Андрей Зорин. НЕСЧАСТНЫЙ СЧАСТЛИВЕЦ

Праздник Петра и Павла

 Тем, которые ропщут, что труды их не ценятся

(Слово, иже во святых отца нашего Иоанна Златоустаго. Похвала святым верховным апостолам Петру и Павлу.)

Мы, по своему самолюбию, не только часто кичимся своими трудами, но нередко даже жалуемся, что труды наши не ценятся. Иной пожил где-нибудь год или два, не ужился и начинает всем говорить: «Я ли не трудился, я ли не работал? Кто мог столько перенести, что я перенес? А между тем, вот все мои труды пошли ни во что, и мне заплатили лишь неблагодарностью». Что сказать таковым? Пусть в назидание себе они послушают хоть немного о трудах святых апостолов Петра и Павла и посмотрят, каковы были эти труды и чем заплатили апостолам за них люди.

Св. Златоуст в похвальном слове апостолам говорит, между прочим, следующее: «Радуйся, Петр — камень веры. Радуйся, Павел.., ты, который ради Церкви тьмы бедствий претерпел, будучи в темницы заключаем, от иудеев ненавидим, варварами влачим, ты, который ни одним членом даже не мог пошевельнуться от тяжести оков. Что скажу, представляя ваши скорби? Сколько темниц вы освятили! Сколько вериг понесли! Сколько мук претерпели! Благословенны члены тела вашего, облитые кровью ради Церкви. Ваше терпение сокрушило наш мрак. Радуйся, Петр, стремглав распятый на дереве крестном! И ты, Павел благословенный, который во главу мечом усечен был, тридцать пять лет поработал Господу со всяким терпением и затем уже почил о Господе».

Но все ли здесь труды и бедствия апостолов перечисляет св. Златоуст? Нет, далеко не все. Так послушайте, что, например, еще повествует о себе Павел. «Я, — говорит он, — гораздо более, чем другие, был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного. Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл в глубине морской (2 Кор. 11, 23-25). Я боролся со зверями в Ефесе (1 Кор. 15, 32); много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе» (2 Кор. 11,26-28).

Так вот вам назидательный пример, люди нетерпеливые, ни с кем не уживающиеся и всем твердящие, что люди не умеют ценить вас. Какие скорби, какие труды, какие болезни, сколько ран претерпели апостолы и чем заключили? Один на кресте, как слышали, стремглав распят, другой посечен мечом. Так заградите же свои уста, отбросьте себялюбие, не забывайте, что живете не на небе, а на земле, и путем труда, смирения и терпения созидайте свое спасение. Но при этом знайте еще и то, что ропотом горю не поможешь и жалобами людей не обратишь к себе, а только раздражишь. Терпение же и труд — справедливо говорит пословица — все перетрут. Смотрите же и постарайтесь убедить себя, что терпение есть лекарство от всяких беспокойств, и что только уметь терпеть значит уметь спокойно жить. Аминь. 

Источник.